Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они… враг не собирался нас накрывать. Они шли под нами по той же спирали, контролируя землю и воздух. Не хотели терять станцию. Не хотели даже прикрываться ею. Поставили на то, что у нас — что мы ни переделай — не может быть оружия, которое пробьет их поля. А мы плыли и плыли, пока над нами не распахнулась радуга границы — и никто, ни мы, ни они, не заметил, как от радуги отделился слой, скользнул вниз… может быть, у них что-то поймали их боевые приборы, но враг не привык действовать в нашей атмосфере, он ее видел до того только на тренажерах, откуда ему было знать, что здесь флуктуация, что — нормальное сезонное состояние, а что — целенаправленное военное действие. Я тоже не заметил. Не знал, что искать. И как выглядит настоящая «бабочка» — тоже не знал. Никто из моего поколения не мог этим похвастаться. И мало кто на борту станции. Но Старик — я уверен задним числом — Старик все сразу понял.
Мы почти не заметили смены курса. Наблюдатели не заметили, на приборах одна каллиграфическая кривая перетекла в другую. Три объекта шли, сохраняя дистанцию, и клякса нашей базы была центром этой картины. Изменился баланс сил. Двое на одного. База-болванка и злая, опасная, угрожающая даже обводами «бабочка», средний универсальный корабль, класс защиты — максимальный, маневренность — высокая, вооружение… ограничено задачами. Многообещающая формулировка.
Откуда? Откуда — здесь? Чья — понятно: наша; но чья именно?..
Кто-то включил трансляцию, и вопрос «чья именно» отпал сам собой. Рык и шипение госпожи Нийе я не узнать не мог бы. Слишком знакомый набор звуков и выражений. Хотя выражения как раз появились новенькие. Всей употребленной словесно тухлой рыбой, зеленью, мозговой субстанцией и плодами их противоестественных сочетаний можно было удобрить две планетных системы. И звучало все это даже как-то успокаивающе:
— … сволочь всех океанов. Повторяю для особо разумных особей, которые думают, что могут включить накопители и остаться незамеченными, вы убираете энергию со всего, кроме ходовой части и атмосферного защитного. Вы садитесь на хвост в указанную вам ямку и выходите пешком. Пешком, на собственных ластах. Напоминаю, ваши прапредки выползли на четвереньках из стоячего пруда в еще более стоячий и насильственно зачали ваших предков от тамошних лягушек, выбирая каких поглупее, потому что умные от них уворачивались… но эту инструкцию способен понять даже болотный пень. Отключить все — и сесть. В противном случае вы не будете падать даже кусками, потому что нашим станциям и куполам не нужны ваши куски сверху!
Они, конечно, не поверили.
Я додумывал эту короткую мысль уже в полете на пол и на полу. Окружающее стало густым и липким, надежно слепив всех нас с покрытием, и двигаться в этом бесцветном вязком клею было почти невозможно. Только очень медленно и с большим усилием.
— Защита, — сообразил я вслух, для себя и для других. Потом поправился: — Фиксация.
Я даже и не знал до сих пор, как это ограничивает. И разумных, и неразумные предметы.
Еще я не знал, как ощущаются перегрузки без достаточной компенсации. И как наша база-клякса способна вращаться в самых разных направлениях. Со всей обстановкой, включая моих коллег.
Ощущения очень походили на испытанные в детстве на аттракционах типа «Звездная гонка», только перемножить на девять и полное отсутствие всякого веселья.
И информации. Информэкран висел в прозрачном клею воздуха где-то совсем рядом, но пока рука поднималась к нему, я успел побывать на потолке раза два — или потолок под моей спиной.
Я догадывался, в чем дело. Мы знали госпожу Нийе. Мы все ее знали и все понимали: если она говорит, что осколки не долетят ни до чего ценного, значит не долетят. Сгорят раньше. Но особь, распоряжавшаяся боевым кораблем, не была знакома с госпожой Нийе — и ничего страшнее блокоукладчика пока не видела. Может быть, она приказала атаковать станцию, может быть, просто пыталась укрыться за нами. В любом случае, Старик начал движение раньше… Тут нас тряхнуло так, что будь у станции крышка, полукруглая такая, на присоске, как у детских игрушек, отлетела бы в пространство с громким протестующим чваканьем… оно и раздавалось в голове, ритмичное такое, а больше ничего не было, только темнота, пустота и крышка.
— Водомерку вам в дыхательные пути, — тихо сказала госпожа Нийе по общей. — Считать не умеете? Возьметесь за ум или еще попрыгаем?
Краем глаза я видел экран и вспыхивающие огоньки стандартных боевых символов. Боевой сокращенный код я не учил, помнил его только из тех же детских аттракционов, которые любил, пока их не закрыли в очередном приступе всеобщей экономии. У противника — повреждение орудийного накопителя. Эффектно, неприятно, но еще не фатально.
— Хотите рвануть вниз? — поинтересовалась госпожа Нийе, — Ну давайте, личинки.
Мне не было видно, а тем более не было понятно, что там происходит. Я только ощущал, как это неудобно: быть хорошо и надежно защищенным предметом на борту объекта, участвующего в атмосферном маневре. Ужасно неудобно. Так неудобно, что даже не страшно.
Пара резких рывков. На экране в это время мельтешило и плясало так, что я самому себе завидовал: лежу тут, а не там.
У командира большого корабля не было привычки болтать вслух, комментируя каждое свое действие самому себе. Привычка одиночек пустого пространства, вспомнилось из детства. У госпожи Нийе она была. Привычка одиночек и маневренная «бабочка» невесть откуда.
Я всегда подозревал, что история про спасательную капсулу слишком уж наивна. Хотя «бабочки» не предназначены для передвижения по дыркам…
Мы отошли в сторону, мешая большому кораблю сделать из нас защиту или предмет торга. «Бабочка» и незваный гость завертелись на экране, подбираясь друг к другу в сложном танце, госпожа Нийе сама себе в систему связи обещала «высушить это болото» — и вдруг «бабочка» замедлила движение, пошла вверх почти по прямой.
Мне показалось — или в системе связи что-то рявкнуло, брякнуло и